Гражданская война в Каинском уезде, воспоминания очевидцев и проч. Опции

[Петрович]

Воспоминания

Розенфельд Бориса Григорьевича,
родившегося в 1897 году и его жены
девичья фамилия Фурман Сары Исааковны
рождения 1898 года, проживающих в гор.
Куйбышеве по ул. Володарского, дом
№26, уроженцы гор. Каинска.

Во время Февральской буржуазно-демократической революции я, Розенфельд, находился в армии в 21 стрелковом полку, в Румынии. Через некоторое время, после революции, были выбраны солдатские комитеты.

Временное правительство полк, где я служил, бросило на фронт, но солдаты не хотели воевать, бунтовали, потом дали пополнение из молодежи, и полк снова был брошен на фронт. Через неделю собрали членов солдатского комитета, вызвали в штаб и арестовали, несколько человек евреев тоже вызвали в штаб роты, обвиняли в агитации против войны, потом отправили обратно. Через месяц прислали батальон смерти против нашего полка, чтобы заставить воевать, но и это не помогло.
После Октябрьской революции меня по болезни уволили домой. В Каинск я прибыл в декабре месяце 1917 года.

В городе была уездная управа во главе с городским головой Ивановым. До марта 1918 года в Совете городской управы сидели меньшевики, эсеры и купечество, а в марте прошли перевыборы, в Совет вошли большевики, из них много было приезжих. Насколько помнится, в 1-м большевистском Совете были: Михлин Самуил, Копейкин Трофим, Фурман Моисей, Артемьев Петр, Здвинский Моисей, Бугусланов, Пушкарев – других не помню.

В конце мая 1918 года г. Каинск заняли чехословаки и белогвардейцы. Через некоторое время местная Красная гвардия освободила гор. Каинск. Через неделю поляки и чехословаки снова заняли город и установилась белогвардейская власть до конца ноября 1919 года.

По занятии Каинска чехословаками было создано правительство из купцов и белогвардейцев, куда вошли Зарухович Матвей Яковлевич и Михаил Яковлевич, Борзых Алексей, офицер Малыгин, Пасеч[ник], Брыс[нев], Соломатов, Сидоров Венедикт Платонович, учитель Соколовский Арсентий Васильевич и другие.

В контрразведке были: Соколов из приезжих, Федоров (офицер), Храпов, Бобриков (каинский), Сафронов Петр (каинский), Молдаванов (купец), Ечеистов (офицер) и другие.
В белой милиции работали: Богданов Александр – начальником, Панько (бывший стражник) местный, второй Панько – приезжий, Рубанович Григорий, Кирилловский Александр, Истоменкин Григорий и другие. Они ездили в урман на партизан, привозили награбленное имущество, убивали там народ, пороли и вешали.
Городскую комендатуру возглавлял Булгаков Михаил, начальником гарнизона был генерал Саморянов, начальник тюрьмы Иванов, Дмитриев Николай, старший надзиратель тюрьмы, старший брат его Павел был офицером.
Надзиратель Димитриев считался самым зверским душителем, он отрубал руки и ноги арестованным, вбивал им в ноги и руки гвозди и т.п.

Через несколько дней после занятия белыми г. Каинска начались аресты и расправа с большевиками, совдеповцами и красногвардейцами. Первыми арестованы: Михлин Самуил, Фурман Моисей, Пиотровский Павел, Папшев Яков, Макаров Василий, Закраевский, Гуроль Николай, Разсолов Федор, Красильников Дмитрий и другие.

Расстреляли в первой партии 25 июня 1918 года:
Закраевского, Гуроль, Разсолова, Пиотровского, Красильникова, Папшева, Майстерова и Рыженкова. Фурман и другие сидели в тюрьме, ему и его некоторым товарищам в июне 1919 года во время восстания удалось бежать.

В июле 1919 года схватили 14 человек большевиков: Копейкина Трофима, Фурман Моисея и Леонтия, Михлина Самуила, Артемьева Петра, Здвинского Моисея, Макарова Василия, Иванова Ф., Баранова Николая, Суходолова Николая, Александрова-Белина (из Татарии), Богусланова, Чеботарева, Пушкарева Александра.

Вели этих арестованных почти всех в кандалах, под строгой охраной по 4 человека конвоя на каждого арестованного, кругом была сильная охрана. Расстреляли их близ Московского тракта, на том месте сейчас школа №4, трупы слегка были прикрыты навозом.

Из этой партии 14 человек в этот раз случайно удалось остаться живым одному Артемьеву Петру, который оказался легко раненным, но он упал и был зарыт, потом уполз, переплыл через реку на покос к помощнику управляющего водочным заводом Стополянскому, который поутру прибыл на покос и обнаружил Артемьева, попросившего Стополянского передать родным привезти ему пищу и одежду, тот пообещал, но вместо помощи заявил в контрразведку. Артемьев был снова схвачен, тут же расстрелян.

Я и еще один человек были мобилизованы милиционером Панько, на лошадях для зарытия расстрелянных. Приехали мы к месту расстрела, там были пригнаны из тюрьмы арестованные, которые уже вытаскивали из навоза трупы, их было 12, т.к. Артемьев бежал, а Богусланова его зять Мясников получил разрешение от генерала Саморянова похоронить и его увезли. Нам положили на 2 телеги по 6 человек, и мы их привезли сначала на солдатское кладбище, но там не было готовых ям, тогда нам приказали везти трупы на городское кладбище, там тоже не было ямы. Арестованных и меня заставили рыть яму. Мы вырыли, но неглубокую, и всех 12 человек положили рядом на бок, т.к. мало было места. Помню, Копейкин был в нижнем белье, но в пальто и ботинках, остальные только в нижнем белье. Дня через 3 купчиха Шкроева получила разрешение похоронить своего родственника Пушкарева отдельно, наняла из приюта бродяг раскопать яму и вынуть её родственника. Эти бродяги сняли пальто и ботинки с Копейкина, а яму снова зарыли. Эти вещи я у них видел и спросил, как они к ним попали?
Бродяги ответили, что раскапывали могилу для того, чтобы Шкроева взяла своего покойника, и взяли вещи на водку, чтобы даром не пропадали. Пушкарев Александр являлся мужем приемной дочери Шкроихи, звали ее Федосьей Николаевной.

Когда через 4 месяца после расстрела пришла Красная Армия, мы решили братьев Фурман перехоронить, но трупы уже разложились настолько, что невозможно было близко находиться, пришлось оставить их на месте.

Родственники братьев Фурман:
Зять Розенфельд.
Сестра Розенфельд-Фурман

28 декабря 1957 года.

Со слов Розенфельд записал полковник (подпись) Ступаков.

[Петрович]

В КОЛЧАКОВСКОЙ ТЮРЬМЕ.

Мне всего-навсего 22-й год, рожд. 1900 г. 25 ноября, но как наяву передо мною встает картина давнего прошлого, а этому прошлому уже 4 года, когда я в начале 1919 г. в Каинском Совдепе служил делопроизводителем, а мой брат Павел был членом Совдепа, по отделу Юстиции. Было хорошо, но были самосуды, учиняемые массами над винными и невинными. Тогда никакого войска в Каинске не было, а кроме около 60 человек красногвардейцев, под командою тов. Цимбалюки Александра, но в г. Барабинске уже формировались, по каким-то соображениям, будто бы для отправки на родину чехо-словаки и вот как сейчас встает предо мною картина: встреча 1-го мая 1918 г., когда вся каинская манифестация, сев на поезд-ветку, поехали проводить совместно праздник с барабинцами и чехами, где говорилось много, называли друг друга братьями, как чехи нас, так и мы чехов, как вдруг, вечером, не помню хорошо числа, но в начале мая получили из Барабинска телеграмму, которую мне сейчас же на улице против помещения Совдепа показал член тов. Салтыков, которая гласила о наступлении банд чехов со ст. Каргат на Барабинск; собрали гвардию, но чехи уже были на станции, поездка была сделана неудачно, масса товарищей разбежались. Одним словом чехи вошли в гор. Каинск, и вместе с каинской буржуазией и белогвардейщиной царствовали одну неделю, как вечером белогвардейцы отступили и наутро в 3 часа пришел сводный отряд под командою Сорокина, Тюменский отряд штаб Советских войск во главе командующего войсками тов. Черепанова и Нач. штаба тов.Закраевского, мы тоже продержались неделю, за которую натворили массу бед по взятию контрибуции с буржуев и т.д. Я в это время проводил, по поручению Совдепа, мобилизацию лошадей для Советской Армии и помогал комиссару охраны города тов. Михлину. Через неделю Сов. Армия и некоторые члены Совдепа отступили, а наутро город был занят чехами и белогвардейцами. В первое нашествие нас не арестовывали, но во второе нам пришлось поплатиться. Меня арестовали белогвардейцы, Молодован (офицер) на моей квартире в 9 час. утра, когда вели по улице около теперешнего Гор.клуба, то интеллигенция и учащиеся кричали на вопрос чехов: Куда вести? Кричали: "расстрелять", "глаза выколоть". Привели в городскую управу /Комхоз/ к очам авантюристов - коменданта города Лопатину […], который с прохладцей и ехидством задавал мне вопросы. Как охранил город, довольны ли твоей охраной жители и пр., но благодаря помощи городской головы Ильина (тепереш. сотруд. Прогресс), который сказал, что население много довольно и я ничего не напрокудил. Я был освобожден, как через часа 3 я вновь был арестован и посажен за решетку в помещение Гор. управы, где на моих глазах избивали и допытывали нашего милиционера тов. Кострулевича - за невыдачу револьвера. Вечером собрав партию в 27 человек нас погнали на ветку, заперли в товарный вагон и к утру к 3 часам к вагону вкоротке подъехали белогвардейцы, и вызвав тов. Кострулевича, посадили в тележку и увезли на кладбище, где под звон колокола расстреляли. Мы тоже ожидали очереди, как подали паровоз и увезли в Барабинск, где на перроне из нашей партии увезли двух мадьяр неизвестно куда, (которых одного я встретил живым в 1920 г.), а нас садили в каталажку. Среди нас находились две женщины: Бивейкис (сестра ксендза) и Пелагея Артемьева. С каждым часом камеры пополнялись все новыми товарищами из деревень и города и дней через 5-6 нас в количестве 50 человек отправили в Каинск в тюрьму. Когда вели по за городом, народ весь нарядно-радостный, толпился и давился, на что конвоиры вынуждены были щелкнуть затворами и кричать: "на 50 шагов не подходи". В два часа прибыли, отвели нам камеру № 1 (бывш. тюремная […]). Уголовных арестантов заставили приготовить соломенные матрацы и подушки. Стали устраиваться, как в 4 часа прибыла новая партия, в которой я встретил своего брата Павла, который до переворота был на с"езде комиссаров юстиции в Омске, откуда тайком и пешком добрался до Каинска, но был разыскан и арестован. Привыкли, ходили на прогулку, по воскресеньям имели свидание с родными. Долгое время нас не допрашивали и не пред"являли нам никакого обвинения, кроме той исповеди, которую мне давал белогвардейский офицер Малыхин в каталажке г. Барабинска, который допрашивал куда я отвозил патроны, гранаты, винтовки и пр. Зачем ездил верхом на винный завод и в тюрьму, на что получал отрицательные ответы, нанес мне 3-4 удара рукояткой нагана. На почве не пред"явления обвинения, мой брат и другие старые товарищи посоветовали устроить голодовку, чем ускорить дело, но благодаря неопытности одного молодого тов. Фурмана, белогвардейцы офицеры раскрыли […] которых вызвали в контору, допрашивали, но ничего не добились, как через дня 3, часа в 2 ночи вызвали в контору 8 человек (Пиотровского, Папшева, Воронова, Закреевского и пр.) сказали им, что закуют в кандалы и наручники и отправят в Омск, пока заковывали, уже стало светло, народ зашевелился, им пришлось их расковать и оставить. После этого наступили тревожные ночи, сами не знали чего ожидали, тюремное радио работало, приносило радио местные вести, как наступил самый ужасный день, в особенности для меня, 17-летнего мальчишки, на что я глядел с любопытством озираясь, мы с вечера или вернее с обеда заметили неладное, нас посещал в 4 часа нач. милиции Храпов (палач) и др. офицеры, как вдруг в 12 часов ночи послышался лай собак на дворе, звяканье ключей, скрип ворот и говор людей, - то же самое повторилось в коридоре, к нам вошел один надзиратель, крикнул: "Пиотровский собирайся в контору и Красильников" и пошел дальше в другие камеры. Но какой "Пиотровский" не знали - я или брат. Я остолбенел, как вдруг дверь раскрылась, влетели пьяные офицеры Храпов, Сафонов и еще какой-то и набросились на брата с плетью и ударили прикладом и поволокли, а за ним утащили и тов. [Красильникова]. Я лишился сознания, и товарищи уже после моей болезни (белая горячка) рассказывали, что сначала был шум во дворе, а потом через час в отдельности послышался залп, потом одиночные выстрелы, увели из камеры 8 человек, потом приходили вновь, еще взяли двух товарищей, но которых из конторы же отпустили обратно в камеру живых. После этой кровавой расправы нас стали допрашивать, одного даже освободили скоро (молодого Фурмана) и я уже после расстрела был освобожден через месяц или полтора, хорошо не помню. Вот 4 года тому назад этим 8 товарищам были впервые окроплены их [кровью] Барабинские степи.
Выйдя из тюрьмы я был выселен к месту жительства в Н.Николаевск к отцу, где жил спокойно до 1919 г. и только после Декабрьского Омского восстания был арестован без всяких причин, нач. Барнаульского участка Милиции и передан контрразведке, где мне задавали нач. разведки шт. капитан Постников (палач) несколько вопросов о моем социальном положении, учащийся ли я и спросил за что сидел в Каинске, на что дав ему ответы он меня об "явил заложником за скрывавшегося моего брата, и заключили в тюрьму (гауптвахту) в военный городок, где сидело в одной из камер много мадьяр, и дней через 14-15 дошел слух, что сегодня поведут кого-то на допрос. И действительно вечером (зимою) из камеры мадьяр взяли 4-х товарищей мадьяр, причем этих мы товарищей ждали день, два и до самого моего последнего дня выхода - они с допроса не пришли и масса товарищей не приходили, когда я был вызван в комендантскую на допрос, то один поручик Степанищев сказал, при входе к нему в кабинет, что сейчас получишь документы пропуска из военного городка и ударил несколько раз нагайкой через плечо, причем ходя от стола к столу за пропуском я получил от какого-то комендантского фельдфебеля шомполное вознаграждение по боку головы и, наконец, выбрался. Оставаться в Н.Николаевске нельзя было и уехал в феврале м-це 1919 г. в село Порожное, 2-й Ишпуновской вол. Барнаульского уезда, где проживал на поселке Пушкинском и в дороге на ст. Алтай (теперь Н.Ник.II), где и садился на поезд (при проверке документов задержала ж.д. милиция и агента контр-разведки, сидел одни сутки), пришлось в селе Порожнем жить под фамилией Петра Александровича Петрова. Но, наконец мы свободны от преследований палачей, паразитов и прочих гадов, отнявших у нас лучшие силы, лучших товарищей и наше здоровье.

Бывший заключенный Каинской и Н.Николаевской
тюрьмы 18 мая 1922 г. член РКП(б) Клим. ПИОТРОВСКИЙ.